– Не очень представляю, как его можно использовать, – добавила Маша, острожно ступая по заиндевелой земле. – Ой, смотрите, что нашла!.. – Она встала на квадратный пролёт забора из рабицы. – Если найти вторую подставку и положить эту штуку сверху, получится настоящий батут! – она чуть попрыгала на скрипучей проволоке. – Здорово же?!

– Раньше были кровати с панцирными сетками, – улыбнулся я. – Момент… – подошёл к забору и дважды крепко приложился бруском в месте соединения полотна с лагой. Лист заметал громы, саморез вылетел и прозвенел где-то снаружи, как упавшая монета. Я победно оглянулся на Машу.

Но сиявшее лицо её внезапно померкло. Или же это месяц провалился за тучи.

– Володя, похоже, мы с вами здорово сглупили… – Маша соскочила с рабицы. – Вы слышали, как забор загрохотал? – она с тревогой прислушалась. – До сих пор гул стоит…

– И что? – спросил я виновато. Глупость, судя по всему, совершил я, но Маша благородно разделила ответственность пополам.

Она стояла в полушаге и слушала. От неё сладковато-приторно пахло, но это был не парфюм, как мне показалось сначала. К запаху примешивался очень тревожный химический оттенок. Чем-то похожим, нагоняющим тоску, иногда тянуло из стоматологического кабинета.

– В паутине есть сигнальная нить, и по дрожи паук понимает, что кто-то попался, – наставительно сказала Маша. – Вибрации от ваших ударов наверняка докатились до ворот. Они же не идиоты, сообразят, что к чему, и скоро сюда нагрянут… – решительно кивнула, широко распахнув и без того большие глаза. – Идёмте быстрее, я покажу вам, как пройти к экспертизе. У нас мало времени…

Она припустила вперёд по асфальтовой тропке, изредка оглядываясь на меня – не отстаю ли?

– Чтоб вы хоть немного представляли расположение… – Маша водила по сторонам пальцем, как стрелкой компаса. – Гинекология, детское отделение, слева хирургия… Исторически как было: в особняке – секционная, холодильные камеры, кабинет патологоанатомов, комната дежурных санитаров и траурный зал, а во втором блоке – СМО и деревянная пристройка с гистологической лабораторией. В середине девяностых годов провели генеральную реконструкцию. Старые помещения объединили новым корпусом. Патологоанатомическое отделение больницы и СМО теперь находятся там.

– А СМО, простите, это что? – спросил я.

Парковая дорожка закончилась. Мы шли какими-то больничными задворками.

– Ну, судебно-медицинское отделение! – пояснила Маша. – Собственно, куда вашим коллегам нужно попасть. То, что оно с недавних пор в новом корпусе, – это уже постарался наш друг по хозяйственной части. Там же и регистратура, кабинет освидетельствования потерпевших, эксперты, судебно-химическая лаборатория. Центральный въезд оккупировал “Элизиум” – не проехать. Но я уже говорила, что корпуса соединены между собой. В СМО можно попасть через пристройку второго блока, где сейчас лаборатория и гистологический архив. Там и отдельный вход, – она показала на деревянный домик.

Убавила шаг:

– Володя, вы дорогу запомнили?

– Да, – я оглянулся на пройденный маршрут, – вроде ничего сложного, два поворота, а там по прямой.

Нас окружал хозяйственный двор, условно обозначенный задними фасадами без окон, сараем и складом. Возле облупившейся стены стояли четыре мусорных контейнера, а над ними лепилась труба вытяжки, похожая на огромную серебристую грыжу.

– Постарайтесь никуда не отклоняться. Здесь вы никого не побеспокоите, детское отделение вообще в другом конце…

Маша остановилась перед крыльцом с зашарканными деревянными ступенями и треугольным навесом, под которым болтался жестяной конус с болезненно яркой лампой:

– Вторая половинка дверей открывается, так что с носилками проблем не возникнет.

– Спасибо, Маша…

– И ещё! – она сделала строгое лицо. – Никому не говорите, кто показал вам дорогу. Своим друзьям скажете, что сами нашли. Ладно? Иначе у меня будут большие неприятности. Мистер Гапоненко весьма злопамятен.

– Никому! – пообещал я.

Сейчас мне казалось, что Маша старше меня лет эдак на десять. Может, потому, что она почти не играла словечками, а электрический свет, хлещущий из жестяного конуса, подчёркивал морщинки вокруг глаз. И я снова почувствовал тревожную, сладковатую гнильцу, словно бы рядом сочился ароматом хищный экзотический цветок – пожиратель мух.

– Видите два окошка, – Маша указала на жёлтые матовые стекла, к которым кикиморами прильнули костлявые кусты, – это секционная. Когда вернётесь со своими, то постучите, чтобы открыли.

– А что такое секционная? – на всякий случай уточнил я.

– То же самое, что и операционная, только для мёртвых… Ну, до встречи! – Маша помахала на прощание и скрылась за дверью.

– Ещё раз большое спасибо! – запоздало поблагодарил я.

Услышал, как дважды повернулся в замке ключ.

И, наверное, в этот момент с изумлением понял, о чём подспудно думал последние четверть часа – Маша красивая! Только совсем не как Алина – у той была броская, бьющая наотмашь красота, а у Маши тихая, незаметная, словно бы сотканная из другой материи. Но, однако, тоже красота. Нос маленький, чуть вздёрнутый, глаза большие, губы пухлые, выразительно очерченные…

Я вдруг спохватился, что должен уже звонить Никите, а почему-то бессовестно медлю! Вытащил мобильник, набрал. Брат не отвечал, я отправил сообщение: “Нашёл дорогу смерти!” и вдогонку второе: “Срочно набери!”, после чего поспешил обратно.

Маша оказалась права – охрана всполошилась. Между деревьями рыскали лучи мощных фонариков, в мёрзлой листве шуршали шаги.

– Целый лист с мясом выдрали, блядюги! – сообщил издали сипловатый юношеский тенорок.

– Бегом звони Иванычу!.. – приказал голос постарше. – Пусть присылает пацанов!

Я встал за ближайшее дерево, чтобы не сразу попасться им на глаза. Но в этот самый момент мой телефон выдал меня запищавшим сообщением.

Фонарики заметались, как зенитные прожекторы в поисках вражеского самолёта.

– Вон-вон, за кустом ныкается!..

– Посвети! Да не туда, ёпт!..

– А куда?!

– Где берёза!

Я не сомневался, что смс от Никиты. Стараясь не обнаружить себя, прикрыл экранчик ладонью. Но написала Алина. Пальцы задрожали.

“Бесишь. Скучаю” – прочёл я и почувствовал, как грудь распирает от немыслимого счастья. Сразу закружилась, поплыла голова. Наверное, что-то подобное испытывает изголодавшийся героинщик, когда по вене несётся отрава, брызжа синтетическим восторгом. Эмоции захлестнули, я больше не мог прятаться и сам вышел из своего жалкого укрытия.

– Вот он! – разом загомонили. – Стоять! Ты кто?!

– Прокурор Амурской области!.. – развязно ответил я.

Так когда-то ответил любопытному прорабу мой бывший командир Лёша Купреинов, и мне это показалось очень остроумным.